Имя Романа Михайловича Дубровкина давно знакомо любителям зарубежной поэзии, еще в 1977 году переводы начинающего автора были включены в издание Библиотеки всемирной литературы, что уже тогда могло служить признанием высокого качества его работы. За более чем сорок лет своего переводческого труда
Р. М. Дубровкин сделал более близким и знакомым русскому и русскоязычному читателю, по-новому прозвучавшим творчество таких зарубежных поэтов,
как П. Ронсар, Г. Лонгфелло, С. Малларме, П. Валери, П.Б. Шелли, Г. Гейне
и многих других.
Обращался автор и к шедеврам итальянской литературы, среди которых лирика поэтов XIII-XIX веков, недавний перевод поэмы Т. Тассо (2020). Поэтому
в известной степени закономерным выглядит обращение Р.М. Дубровкина
к творчеству великого Данте. Классическим считается перевод на русский язык «Божественной комедии» М.Л Лозинского, сделанный в 30-40 гг. ХХ века, существуют версии и других авторов.
Р. М. Дубровкин предлагает нам перевод Первой Песни «Ада», первой части «Божественной комедии». В переводе сочетаются не только глубокое знание первоисточника, но и бережно-любовное отношение к нему, свой подход к передаче особенностей языка итальянской словесности. Благодаря сочетанию весьма точной передачи содержания и особого изящества формы стихи воспринимаются легко и органично, при их восприятии не ощущается семивековая архаика, а глубина мысли великого Данте передается вполне понятно русскому читателю и актуально.
Публикация перевода Р. М. Дубровкина с предисловием к нему появилась в декабрьском номере журнала «Иностранная литература» за 2020 год.
С предисловием можно ознакомиться по ссылке: http://www.inostranka.ru/data/documents/IL-2020-12_Dubrovkin.pdf.
Предлагаем всем любителям культуры Италии, в том числе ее литературы и творчества Данте, познакомиться с новым переводом Р. М. Дубровкина, любезно предоставленным нам автором.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Пройдя наполовину путь земной,
К холмистому я вышел бездорожью,
Угрюмый лес вздымался предо мной.
О нем любое слово будет ложью,
Одно скажу: ничто так не мертво,
И сердце до сих пор объято дрожью,
И я не рассказал бы ничего,
Но обретя в пути нелегком благо,
Не утаю скитанья моего.
Как очутился я на дне оврага,
Не ведаю — я был в каком-то сне,
Когда меня покинула отвага.
Я ночью заблудился в глубине
Нехоженого лога – пустошь эта
Зловещей показалась мне вдвойне.
На небо посмотрел я, где планета,
Нам указующая путь прямой,
Одела плечи гор в одежды света.
Стал затихать невольный трепет мой,
И замерли сердечные приливы,
Терзавшие меня безвидной тьмой.
Так задыхающийся, но счастливый
Пловец, взбирается на скользкий брег,
Оглядываясь вниз на вал бурливый.
Я осознал, что гибели избег,
И к пройденному обернулся логу:
Живые не бывали здесь вовек.
Я отдохнул и начал понемногу,
За шагом шаг, всходить по крутизне,
На склон опорную поставив ногу.
Как вдруг дорогу преградила мне
Стремительная рысь прыжком проворным,
Вся в пятнах на боках и на спине.
Карабкаться мешая к высям горным,
Рычала бестия, и я не раз
Вернуться думал по уступам черным.
Вставало солнце, лунный лик погас,
Заря венок созвездий золотила,
Прекрасный, как в первоначальный час,
Когда в движенье звезды и светила
Любовь божественная привела.
Надежду утро года возвратило.
Я верил, что не причинит мне зла
Великолепный зверь с пятнистой шкурой,
Как вдруг от рева дрогнула скала.
Стоял я в страхе с головой понурой:
За рысью лев возник на гребне скал,
Пространство сотрясая гривой бурой.
К вершине он меня не подпускал,
За львом волчица шла — живые мощи,
Знаком был смертному ее оскал.
По виду похотливой твари тощей,
По ярости, блеснувшей из-под век,
Прочел я, что подъем не станет проще.
Заплакал я, как плачет человек,
Когда приходит страшная минута,
И все, что он скопил за целый век,
Идет вдруг прахом! — Оборвался круто
Склон подо мной. Казалось, я погиб.
Умолкло солнце, тварь завыла люто.
Тут некто у подножья скальных глыб
Возник во мраке к моему смятенью,
От долгого молчанья он охрип.
По мерзкому шагал он запустенью,
И возопил я: «Сжалься надо мной,
Будь смертным ты или бесплотной тенью!»
«Я человеком был, но в мир иной
Переселился. Ломбардинец родом,
Я в Риме жил, — ответил дух ночной, —
При Юлии и после год за годом
При добром Августе, когда жрецы
Кумиров завещали чтить народам.
Поэт, воспел я шрамы и рубцы
Энея, к нам приплывшего из Трои,
Где полыхали храмы и дворцы.
О если б ты покинул дно сырое
Ущелья и в нагорный сад проник,
Ты счастье в певческом обрел бы строе».
«Так ты Вергилий, ты живой родник, —
Изрек я робко, — ты разлив широкий,
Питающий страницы наших книг.
Из всех земных певцов твои уроки
Усвоил я, и не было ни дня,
Чтоб не твердил я сладостные строки.
Мой труд благословеньем осеня,
Учитель, ты оставил мне в наследство
Изящный слог, прославивший меня.
Найди же к моему спасенью средство,
Взгляни, волчица выгнулась дугой,
Звериного я трепещу соседства».
При виде слез моих мудрец благой
Сказал: «Не мешкай в этом месте диком,
К вершинам света путь ведет другой.
Не даст пройти тебе к желанным пикам
Волчица — задерет среди камней,
Ни плачем не пронять ее, ни криком.
Съестное распаляет голод в ней,
Прожорливого не набить ей брюха,
Она от съеденного голодней!
К любому зверю рада потаскуха
На случку бегать ночью — вновь, и вновь,
И лишь у Пса борзого хватит духа
Ей в горло впиться. Псу не прекословь!
Ему не злато станет пищей милой,
А добродетель, мудрость и любовь.
Италия его спасется силой.
Недаром пали Эвриал, и Нис,
И вождь рутулов с девственной Камиллой.
Волчицу будет гнать по склону вниз
Палач назад в могилу, в ад свирепый,
Откуда выход для нее прогрыз
Червь зависти, открыв наружу склепы.
Мой сын, вожатым буду я тебе,
Мы через вечные пройдем вертепы.
Ты крики душ на пыточном столбе
Услышишь — вопли грешников, зовущих
Вторую смерть в отчаянной мольбе.
Среди застенков разглядишь гнетущих
Тех, кто гореть в огне предвечном рад,
Прельстясь наградой в заповедных кущах.
Другая тень тебя в священный град
Введет — она моей достойней тени,
С тобой расстанусь я у крепких врат.
Запретны для мятежника ступени
К Тому, пред чьим лицом мы предстоим,
Верховных я не чтил установлений.
Он Царь всему — над городом Своим
Воссел Он властелином самовластным,
Стократ блаженны избранные Им».
Вскричал я: «В этом сумраке ужасном,
Боюсь, не доживу я до утра,
Пойдем же к обиталищам злосчастным
И через них к обителям Добра.
Во имя Бога, что тебе неведом,
Пророк, веди меня к вратам Петра!»
За тенью молча зашагал я следом.